Текст: Анна Козонина
ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ В РОССИИ: ПРОБЛЕМЫ, АКТИВИСТСКИЕ СТРАТЕГИИ, ИЗМЕНЕНИЯ
Reside/Sustain — новый исследовательский проект финско-российской программы Connecting Points, посвященный изучению арт-резиденций и их экологическому потенциалу. При поддержке Kone Foundation проект исследует роль резиденций в деле поддержания устойчивого экологического развития и задается вопросами: как арт-резиденции могут стать платформами для обсуждения насущных экологических проблем и тестирования вариантов их решения? Как создавать и поддерживать связи между различными участниками поля и актуализировать экологическую и природозащитную повестку?
В основе проекта — сотрудничество Миины Хуялы, Адель Ким и Ангелины Давыдовой, трех практиков из разных дисциплин, каждая из которых привносит в работу свое видение и область экспертизы, а также связывает проект с более широкими институциональными контекстами. Анна Козонина поговорила с участницами проекта об их исследовательских оптиках. Второе интервью серии — разговор с Ангелиной Давыдовой, петербургской журналисткой, специализирующейся на проблемах экологии и окружающей среды в современной России, директором общественной организации, развивающей пути сотрудничества России и ЕС по экологическим и климатическим вопросам.
Анна Козонина: Мне бы хотелось, чтобы через это интервью читатели — и российские, и заграничные — смогли немного познакомиться и с вами, и с тем, какова сегодня общая ситуация с проблемами окружающей среды в России. Тема очень широкая, поэтому я предлагаю пройтись по основным вопросам, которые помогли бы аудитории погрузиться в курс дела, и сфокусироваться на вашем восприятии этих вопросов. Давайте начнем с того, что наметим в первом приближении, какие экологические проблемы, на ваш взгляд, сейчас являются самыми насущными в России.
Ангелина Давыдова: Россия — страна очень большая и неравномерно заселенная. Две трети населения живут в европейской части страны, в азиатской части в основном живут вдоль южной границы. Соответственно, есть территории очень плотного заселения, например, Москва, все что вокруг и другие крупные города европейской части России. Есть, напротив, территории очень неплотного заселения. Дать общий ответ об экологических проблемах очень сложно, так как большинство из них носят региональный характер.
В целом, экологические проблемы в России можно разделить на глобальные и региональные. Если говорить о глобальных тенденциях, то, безусловно, две основных проблемы — это изменение климата и сокращение биоразнообразия. Изменение климата в последнее время стало больше на виду: эту проблему уже не могут игнорировать ни политики, ни бизнес, ни обычные люди. Проблемой биоразнообразия же пока занимаются только эксперты.
Что касается региональных и локальных проблем, то одна из самых больших и вместе с тем осознаваемых проблем — это мусор и отходы. Сегодня темой сокращения отходов и ресайклинга интересуются все: есть уйма гражданских инициатив по этой теме, постоянно возникают волны протестов в отдельных регионах. Тут можно упомянуть протесты против работающих (как в Московской области) или планируемых мусоросжигающих заводов (как в Татарстане) или мусорных полигонов (также Московская область, Шиес, и т.д.)
Другая локальная проблема — загрязнение воздуха и воды и вообще получение доступа к информации о состоянии окружающей среды.
Еще одна проблема, актуальная прежде всего в городском или урбанизированном контексте — это, безусловно, вопрос зеленых насаждений в городах. Сейчас то и дело проходят региональные кампании за сохранение парков и за озеленение. Примеры тому — и инициатива с парком «Заросли» в Петербурге, и кампания в защиту Черняевского леса в Перми.
Каждое весну-лето возникает вопрос лесных пожаров. В некоторые годы эта проблема выходит на федеральный и даже международный уровень, как, например, пожары в Сибири в 2019 году. Но чаще всего это локальные сложности отдельных регионов.
Все эти проблемы, как правило, на виду, в поле внимания и политиков и общественности. А есть еще проблемы, которые менее заметны для широкой аудитории и остаются заботой специалистов. Это, например, сокращение водных ресурсов и опустынивание, характерное для юга России, например, для Калмыкии и Дагестана. Для ряда регионов, в том числе Арктического, стоит вопрос так называемого накопленного экологического ущерба. Это ущерб от деятельности советских предприятий, которые давно прекратили свою работу, но негативные экологические последствия от которых чувствуются до сих пор, и с ними надо разбираться. Ну, и всегда есть конкретные примеры загрязнения от промышленных предприятий. Особенно это актуально для Урала и Сибири.
АК: А можем мы подробнее обсудить динамику распределения экологических проблем по регионам?
АД: В малонаселенных регионах с низкой экономической активностью, разумеется, экологическая ситуация всегда будет лучше. Там, где больше людей, хозяйственной деятельности и выше антропогенная нагрузка на окружающую среду, ситуация хуже. Идеальные регионы, наверное, в центральной России: там мало людей, промышленности и экономической деятельности в целом.
А если дальше говорить про взаимосвязь конкретных проблем и регионов, то лесные пожары в основном характерны для Сибири и Дальнего Востока. Промышленное загрязнение городов типично для городов Урала и Сибири. Целый ряд проблем характерен для крупных городов, вне зависимости от того, в какой части страны они расположены. Если это крупный город, будут проблемы с загрязнением воздуха. Есть еще проблема устаревшей водной инфраструктуры, когда водные стоки не до конца очищаются, и поэтому происходит загрязнение водных ресурсов. Зависит не только от региона, но и от густоты населения и промышленной деятельности.
АК: Интересно, как происходит исследование и менеджмент этих проблем в России. Какие существуют инстанции, осознанно вовлеченные в экологические процессы? Государство, крупные компании, активисты? Что это за игроки и как они взаимосвязаны между собой?
АД: Тут снова имеет место локальная специфика. Отношения между игроками в разных регионах могут быть устроены по-разному. Но если попытаться дать общую картину, получится следующий расклад.
С одной стороны, есть научно-исследовательское сообщество, которое собирает данные и публикует регулярные сообщения о том, как меняется климат в России и как обстоит экологическая ситуация. В ряде регионов готовятся очень неплохие подобные доклады о состоянии окружающей среды в конкретных местах. А в ряде регионов такого нет. Скажем, в Москве, Санкт-Петербурге раз в год выходят очень неплохие аналитическое доклады о состоянии окружающей среды.
Если говорить про политических акторов и властей, тут тоже все по-разному. С одной стороны, федеральные власти на протяжении последних нескольких лет пытаются проводить реформу природоохранного законодательства, в которую входит много составляющих. Это и реформа системы обращения с отходами, и реформа лесной отрасли, и внедрение нормирования предприятий на основе наилучших доступных технологий, и введение в России углеродного регулирования. С другой стороны, есть попытки смягчения экологического законодательства по ряду пунктов, в том числе под давлением крупного бизнеса. Сейчас, например, компании в очередной раз пытаются изменить законодательство об особо охраняемых природных территориях, чтобы упростить правила изъятия части территорий под строительство. Это делается в интересах крупных игроков бизнеса, которые хотят там развивать туризм и строить курорты. Экологи пытаются с этим бороться.
АК: В последнее время деятельность эко-активистов все больше на виду, несмотря на то, что в России этим заниматься очень трудно. С чем вы связываете рост такой активности в стране?
АД: Да, действительно, несмотря на то, что в России постоянно увеличивается давление на активистов, в последнее время деятельность разных эко-активистких групп усилилась. С одной стороны, это связано с давлением общей международной повестки, которая вынесла вопросы защиты окружающей среды и устойчивого развития на передний план политических дискуссий. С другой стороны, исследования показывают связь экономического роста и экологической осознанности. Несмотря на то, что реальные доходы россиян в основном снижались с 2014 года, ВВП страны на душу населения почти удвоился за последние 20 лет. Постепенно становится нормой вникать в проблемы окружающей среды, требовать доступа к экологическим данным. Ну, и, конечно, активистские группы возникают в ответ на насущные экологические проблемы в конкретных местах. Поэтому чаще всего эко-активизм носит региональный, локальный и гипер-локальный характер.
АК: Какими проблемами занимаются активисты в России?
АД: Актуальными для себя и своего региона. Это может быть работа предприятий, загрязняющих окружающую среду, уничтожение зеленых насаждений в городских районах, незаконная вырубка леса, загрязнение воды и воздуха, строительство новых и потенциально опасных заводов и мусоросжигательных предприятий, отсутствие доступа к достоверным экологическим данным, проблема мусора и менеджмента отходов.
АК: А в каких форматах существует эко-активизм в России?
АД: Есть несколько распространенных форматов. Первый и самый заметный в СМИ — это протестные группы. Это краткосрочные объединения, которые возникают вокруг конкретной локальной проблемы и, как правило, не образуют долгосрочных устойчивых инициатив. Это могут быть объединения местных жителей против локального источника загрязнения — например, промышленного предприятия или мусоросжигающего завода, или против застройки зеленых насаждений. Из самых громких примеров последних лет можно вспомнить кампанию против строительства мусорного полигона на станции Шиес в Архангельской области, начавшуюся в 2018 году.
Тут, как правило, активисты самоорганизуются через социальные сети и прекращают свою работу, как только конфликт разрешается. Но иногда эти группы образуют ассоциации, объединенные вокруг общих проблем и интересов. Это, например, Зеленая коалиция Петербурга, целью которой является объединение всех общественных групп, борющихся против уничтожения парков и зеленых насаждений, или Ассоциация экологических групп Москвы и Московской области.
Другой тип — это когда активисты пытаются восполнить своими действиями недостаток государственной или муниципальной инфраструктуры. Этот тренд заметнее всего на примере раздельного сбора отходов. Там, где сортировка не организована, активисты пытаются устроить ее самостоятельно. Отличный пример — движение «Раздельный сбор», которое действует по всей стране. Активисты в нем одновременно создают инфраструктуру — например, организуют пункты приема мусора и проводят акции сбора во многих городах, и занимаются образованием населения.
Третий вид активизма — это общественный мониторинг и надзор за экологической и градостроительной политикой на федеральном, региональном и муниципальном уровнях, включая ход реализации проектов и расходование бюджетных денег. Независимые наблюдатели из числа активистов также могут предоставлять альтернативные оценки экологических данных (особенно когда данные недоступны или ненадежны) или инициировать кампании по обеспечению доступа к экологическим данным, требуя прозрачности и подотчетности. Активисты, например, создают свои альтернативные карты загрязнения, раздают жителям мобильные устройства для контроля качества воздуха и потом эти данные связывают в единую карту. Например, в Красноярске это проект «Красноярск.Небо», в Челябинске — проект «Челябинск, дыши».
АК: Активисты обычно действуют как самоорганизации, противостоящие действиям властей, или есть примеры более формальных методов и сотрудничества с государством?
АД: Самоорганизации и низовые инициативы — распространенное явление. Как правило, люди объединяются через неформальные каналы — в основном, социальные сети, через которые они обмениваются информацией, публикуют статистику, мобилизуют гражданскую активность, повышают свою видимость среди широкой аудитории. Кроме соцсетей, активисты используют информационные технологии с открытым кодом, включая технологии картографирования, веб-платформы, приложения и другие удобные интерфейсы, которые способствуют большему вовлечению общественности. Несколько эко-групп тесно сотрудничают с экспертами или активистами из технологической отрасли. Важный пример здесь — это «Теплица социальных технологий», неправительственная организация, которая помогает активистам интегрировать онлайн-технологии и цифровые инструменты для решения своих задач.
Но есть и примеры сотрудничества с властями. Например, каждый год в Москве проходит Общественный Гражданский Форум, где экологические группы пытаются скоординировать свою работу и выработать общую позицию по вопросам экологической политики. Ежегодная конференция Социально-экологического союза России собирает представителей гражданского общества (как зарегистрированные группы, так и низовые активности), которые работают над вопросами энергоэффективности и возобновляемых источников энергии. Их цель — выработать общую позицию в поддержку или против международной и российской политики в области климата. Эта позиция в дальнейшем доводится до сведения российских властей и до международного сообщества на конференциях ООН по климату.
Однако продуктивное взаимодействие с властями не всегда осуществимо — особенно если объект протеста касается инвестиционного проекта или коррупционной схемы, в которой участвуют местные власти и представители бизнеса. В этом случае гражданские активисты могут организовывать акции протеста и пытаться привлечь к проблеме внимание региональных или федеральных властей, обращаться в суды при поддержке профессиональных юристов, вступать в диалог с местными властями через Общественную палату или аналогичные структуры или действовать сразу на нескольких уровнях. Иногда при этом активисты подвергаются преследованиям со стороны региональных властей и вынуждены покидать регион, а иногда и страну.
АК: Давайте вернемся к перечню игроков на экологической сцене. Вы упомянули участие бизнеса и лоббирование компаниями решений, вредных для окружающей среды. А есть ли позитивные примеры экологической активности со стороны коммерческого сектора и тренды в развитии экологически осознанного бизнеса в целом?
АД: Конечно, есть. Российский бизнес не остается в стороне от глобальных экологических трендов. Если еще несколько лет назад к темам устойчивого развития или климата руководство крупных корпораций могло относиться скептически, то сейчас даже нефтегазовые добывающие компании этой темой занимаются, собирают планы по декарбонизации и пишут отчеты об устойчивом развитии. На словах — все в курсе и делают все возможное. Другое дело — что делается в реальности, и здесь сложно дать общую оценку.
Еще появляются новые бизнесы, которые изначально позиционируют себя как экологически ориентированные. Из примеров — маленькие магазины с товарами без упаковки, бренды местной одежды с локальным производством. Появляются органические фермеры, это еще один интересный сектор, который понимает, что промышленное сельское хозяйство вредно для окружающей среды. Эко- и социально ориентированные компании постоянно возникают в малом и среднем бизнесе.
АК: Какая у бизнеса может быть мотивация экологизироваться, помимо давления трендов?
АД: В первую очередь, мотивацией выступают репутационные риски, потому что с каждым годом появляется все больше международных требований: от компаний просят быть прозрачными и вкладываться в дело устойчивого развития. Этого начинают требовать и инвесторы, так что тут появляется прямой экономический стимул. Другой стимул — новые государственные нормативы к производству и выбросам. Также сейчас часто, чтобы занять больше рынка, компаниям приходится открывать для себя ниши экологически ориентированной продукции.
АК: В английском языке существует такое понятие как greenwashing. Оно описывает ситуацию, в которой экологическая повестка используется бизнесом или любыми другими институциями (в том числе, культурными) как пиар-ход для продолжения своей деятельности. То есть на словах бизнес или институция экологизируется, но на деле эффект от такой деятельности либо никак не помогает экологии, либо даже делает хуже. Есть ли какие-то исследования по поводу реальной экологической эффективности новых «эко-бизнесов»?
АД: Я бы сказала, что тут надо рассматривать каждую ситуацию в отдельности и отслеживать, что публикуют экологические и экспертные организации, так как именно они чаще всего «вскрывают» случаи гринвошинга или «озеленения» своей репутации. В российской практике таким занимаются либо профессиональные экологические организации, например, Гринпис, либо экспертные центры, например, Экосоюз, который, в том числе, занимается вопросами экологической сертификации, либо журналисты или экоблогеры. Универсальных «линеек» и способов проверить нет.
АК: Проект ReSu, в рамках которого мы проводим это интервью, посвящен тому, как художественные резиденции могут выступать акторами устойчивого развития. А насколько термин «устойчивое развитие» в России используется и что мы под ним подразумеваем?
АД: Устойчивое развитие предполагает гармоничное сочетание экономического, экологического и социального факторов. Как и везде в мире, под устойчивым развитием в России подразумевают такое экономическое развитие, которое включает в себя экологическую и социальную составляющие, не наносит вреда окружающей среде или старается его снизить, которое учитывает социальные факторы: благополучие людей, снижение неравенства, повышение благосостояния.
В качестве ремарки можно отметить, что на русском языке бывает путаница в понимании этого терминам, так как перевод слова sustainable на русский близко к понятию stable, стабильный. Иногда экономисты, рассуждающие об устойчивом развитии, имеют в виду «стабильно развивающуюся» экономику, а это может не включать экологический и социальный факторы.
Но в целом использование этого термина в русскоязычном контексте отвечает мировым трендам и общемировому пониманию. И насколько я вижу, в последние годы повестка устойчивого развития в России, безусловно, усилилась.
АК: А если говорить про поведенческие аспекты и культивирование экологически осознанного поведения среди населения, то видите ли вы изменения в этом? Насколько эта повестка звучит, есть ли образовательные программы, которые помогают людям разобраться в экологии и том, как себя вести?
АД: Мне кажется, среди обычных людей вопросы этичного осознанного потребления становятся все более популярными. Как ответ на этот запрос появляются и образовательные программы, и активистские инициативы, развивается экологический блоггинг.
Тут задействованы много акторов. С одной стороны, это традиционно НКО и общественные организации плюс государственные инициативы. С другой стороны, сейчас появилось много бизнесов, которые продвигают устойчивое потребление и позволяют клиентам выбирать марки, которые более этичны и более экологически дружественные. Например есть такая инициатива «Теперь так». Это группа единомышленников, которые, с одной стороны, помогают обычным людям вступить на путь бережного потребления, а с другой стороны, помогают малому и среднему бизнесу находить решения, ведущие к сокращению количества мусора и потребления ресурсов, и создавать доступные сервисы для бережных потребителей.
Много в этой сфере делают эко-блогеры, их стало значительно больше в последнее время, сформировался целый сектор, они активны в инстаграм, вконтакте, на фейсбуке и на ютубе. В основном, эти люди рассказывают своей аудитории, из чего сделаны те или иные продукты, разбирают составы, рассказывают про сертификацию товаров, тестируют на себе экологически дружественные продукты.
АК: А как вы думаете, какую роль на себя могло бы взять искусство в деле устойчивого развития и разговора об экологии в целом?
АД: Просветительскую — рассказывать о проблемах и способах их решения, привлекать внимание.
АК: А какую роль могли бы на себя взять резиденции?
АД: С одной стороны, резиденция — это, как правило, конкретное место, ее работа погружена в локальный контекст. А художники проводят там значительное время. Значит, резиденция может давать художникам возможность изучать окружающую среду, глубже вникать в том числе в экологическую и социальную составляющие их пребывания там, а значит — работать над вопросами устойчивого развития.
С другой стороны резиденция — это то, что позволяет художникам взять паузу, попасть в новую ситуацию, и в этой новой ситуации задуматься о связях регионального с глобальным, исследовать эти связи, показать другим.
Кроме того, резиденции, которые работают не только с художниками, но и на широкую публику, представляют проекты, делают выставки, работают с локальными сообществами, показывают результаты деятельности художников, и через них можно осуществлять образовательную функцию. Мне кажется, это три основных направления.
АК: А в чем ваш личный интерес участия в проекте ReSu?
АД: Мне нравятся проекты на стыке между разными областями. Всегда любопытно работать с людьми, которым интересна твоя область и твоя экспертиза, но которые думают совершенно иначе и работают с другими средствами.
Я сама во многом пришла в экологию благодаря проекту Moving Baltic Sea, который связывал экологию и культуру. Его идея была в том, что с северного побережья Германии в сторону южного побережья Балтийского моря шло парусное судно, и в каждом городе, где оно останавливалось, проходили события, которые связывали экологию и культуру. Там были и дискуссии, и кинопоказы экологических фильмов на парусах, и театр, и фото — много форм. Это был 2008 год. В Петербурге я регулярно принимаю участие и помогаю фестивалю «Экочашка». Его организаторы привозят в Россию и показывают на разных площадках лучшее в мире экологическое кино, делают дискуссии, воркшопы, таким образом привлекая широкую аудиторию к проблемам экологии.
В 2019 году я участвовала в Баренц Фестивале экологического кино. Он проходил частично в Петрозаводске, частично в Йоэнсуу в Финляндии. На фестивале также показывали экологическое кино, проходили дискуссии о вопросах устойчивого развития, климата, циклической экономики, проходили тренинги для жителей городов об экологически-дружественном образе жизни, был проведен и отдельный семинар для профессионалов киноотрасли о том, как сделать процесс производства фильмов более экологичным.
В 2018 году я участвовала в Биеннале экологического искусства в городе Ии на западном побережье Финляндии. У нас там был совместный российско-американский проект c художниками из США Андреа Станислав и Дин Лозов, и я была ответственна как раз за экологическую составляющую. Мы провели несколько десятков интервью с жителями города, расспросив их о разных аспектах изменений и наблюдений за изменениями в последние десятки лет, в том числе, в области климата, экологической ситуации, воды, сделав из их высказываний аудио-работу, а также напечатав их портреты на мини-значках, которые Андреа и Дин разместили потом на своих костюмах, пройдя по городу в день презентации проекта. Так что я надеюсь обогатить проект Reside and Sustain своим опытом и пониманием проблем климата в современной России, и помочь в исследовании того, как резиденции могут быть акторами устойчивого развития.
[ПРИМЕЧАНИЕ: интервью проводилось в 2021 году. Проект Reside/Sustain все еще продолжается, но его параметры изменились в связи с войной в Украине и сложившейся ситуацией. Подробнее об изменениях и текущей деятельности вы можете прочитать на нашем сайте.]