ВОЗМОЖНОСТЬ БЫТЬ НЕУВЕРЕННЫМИ: ОПЫТ ВЫСТАВКИ «ГРАНИЦЫ НЕВИДИМОГО»

Изображение на обложке: Катерина Верба, «Нашествие», 2023

Фото: Таня Сушенкова

Дискуссия о вопросах экологии поднимается в проектах современного искусства в России все чаще – причем затрагиваются не только концептуальные и эстетические, но и практические, производственные аспекты художественной и выставочной деятельности.

Прошлым летом в Центре творческих индустрий «Фабрика» (Москва) прошла выставка по итогам лаборатории, посвященной изучению невидимых циклов в городской природе. Об идее и ходе проекта рассказывают куратор выставки Кристина Пестова и биолог Елена Шелягина, а художницы Катерина Верба, Анна Комарова, Софья Сапожникова, Елена Соколова размышляют об опыте диалога и совместной работы на пересечении дисциплин, а также озвучивают вопросы, возникшие у них в ходе работы над выставкой.

Центр творческих индустрий (ЦТИ) «Фабрика» – один из первых арт-кластеров России (с 2005 года), созданный на территории советской фабрики технических бумаг. Идеей Фабрики стало объединение мануфактурного и креативного (художественного) труда. Так в Центре одновременно возникли мастерские художников, творческие студии, резиденции, выставочные площадки, социальные коммьюнити программы и производственные цеха, работающие с креативными индустриями. Фабричная инициатива создала в Москве уникальное пространство, где возможна поддержка экспериментальных некоммерческих художественных проектов и их авторов.

Moscow Circular занимается исследованием, популяризацией и внедрением принципов циклической экономики в России. Циклическая экономика предполагает пересмотр производства, потребления и экономических отношений для более рационального использования ресурсов, товаров и материалов, сохранения их ценности в системе и обогащения природных систем. Одно из направлений Moscow Circular — Культура и искусство, которое работает вместе с художниками и  креативными индустриями, чтобы вместе переосмыслить существующую систему и вдохновить людей на изменения.

Human-constructed environment 

Кристина Пестова, куратор: Летом 2023 года Фабрика (прим. Центр творческих индустрий «Фабрика») совместно с командой Moscow Circular запустила лабораторию для художников «Невидимые природные циклы в городе». Попытки создать стабильную платформу для обмена идей и проектов в среде городских эко-практик предпринимались нами и раньше, но всегда носили скорее активистский, стихийный характер работы с местом, в котором длительность и устойчивость мелькали, но всегда уходили на второй план. Так, в 2016 году на Фабрике прошел Международный фестиваль зелёного документального кино ECOCUP, на который собрались режиссеры и эко-активисты из США, Италии, Финляндии, Филиппин, Германии и Сербии. Активисткая среда, так или иначе собирающаяся в фабричном коммьюнити, развивала эко-интервенции и публичные эко-проекты, в пример можно привести попытку городского сада и акцию художника Димы Грина “Искренний посев” 2019 года. В период острого отчаяния и турбулентности, Фабрика позвала художниц сажать цветы и овощи на своей территории (“Мир! Труд! Май! Прорастай!”, 2022 г.), воспринимая это скорее как терапевтическую практику, чем вклад в развитие устойчивости культурных институций. Однако этот опыт создавал лишь краткосрочную цепочку обмена. Лаборатория нужна была для того, чтобы вместе с художниками перестать быть умозрительными, «воображать природу» и репродуцировать спекулятивный экологизм. Держа это в уме, мы решили сделать основой лаборатории обучение и диалог – диалог с биологом, экспертом, исследовательницей Леной Шелягиной, – который мог бы помочь не только лучше понять природные процессы, но сформулировать и обучить языку, которым говорит городская природа. 

На протяжении трех месяцев художницы лаборатории узнавали этот язык и те смысловые структуры, которые живая среда создает, а мы – интерпретируем. Результатами лаборатории стали художественные работы и инсталляции: проект «Нашествие» Катерины Вербы затрагивал тему нарушения биоразнообразия в городской среде за счет культурного оформления лугов и лужаек клумбами и газонами; «Секретный сад» Анны Комаровой вербализировал проблему городского переупотребления и смещения контроля над природными процессами, воплощая ее в знакомый и родной образ советской теплицы; инсталляция Софьи Сапожниковой «Колыбельная» переворачивала отношения человека и почвы, заставляя последних одновременно ощутить тяжесть земли и почувствовать ее терапевтичный ресурс; и, наконец, Елена Соколова в своей дуальной работе «Дом для насекомых» и «Гербарий “Утрата”» подчеркивала эстетичность и недоступность логики нечеловеческих агентов (насекомых) для нашего осмысления и повторения. 

Вопросы, поднятые нами или возникшие в рамках лаборатории, мы хотели бы озвучить в этом тексте. Это и вопрос экологичного производства и (де)монтажа выставочных проектов в культурных институциях, вопрос этики взаимоотношений между человеческими и нечеловеческими агентами, нашего внимания к тем, за кого мы решаемся говорить и кого решаемся показывать без их – прямого – согласия, вопрос эко-утопий, которые призваны осветить проблемы, но могут превратиться в глазах зрителей в манипулятивную стратегию, и вопрос ответственности. Где проходит граница ответственности художника и институции? Можем ли мы радикально переосмыслить художественную эстетику в работах в попытке отказаться от воспроизведения эссенциалистского образа природы? И как нам осмыслить те multiple ecologies, что мы создали? 

Лена Шелягина, биолог: Проблема разрыва между существованием «исходного» природного устройства и развитием человеческой цивилизации обращала на себя внимание исследователей и мыслителей задолго до XX века. С выходом в 1972 году доклада Римского клуба, ясно показавшего пределы роста мирового хозяйства, стало ясно, что экологические проблемы касаются каждого. С тех пор разговоры о разрушении природных систем и их последствий стали громче, вышли на уровень управленческих решений, зазвучали голосами не только ученых, но активистов и журналистов. Но кажется, что этого недостаточно, — нам нужно вернуться в исходную точку восприятия природных систем, понимания их жизнедеятельности и места человека как элемента общей системы, а не более высокоразвитой надстройки над ней. Для меня было очень радостно и волнительно соединить академические знания об устройстве биосферы с художественным взглядом участниц лаборатории, вместе погрузиться в исследование первоначального устройства и «расстановки сил». 

Мы выбрали темой лаборатории городские природные системы — часто невидимые, но продолжающие свою работу, меняющиеся в условиях развития городов, но в то же время определяющие их существование. Кто они, невидимые обитатели города, какие процессы происходят вне наших глаз? И можем ли мы вернуться к спокойному и неразрушающему сосуществованию с природными системами?

Первый месяц работы Лаборатории мы посвятили погружению в теорию природных циклов и городского биоразнообразия. В образовательную часть вошло четыре блока (лекции) — «Природные системы и природные циклы», «Вода в городе: от капель до водоемов», «Почва в городе: подземный мир» и «Незаметные обитатели города: кто они?». Начав с устройства планетарных систем, мы закручивали спираль узнавания через природные циклы в городе к отдельным элементам биоразнообразия. Завершилась образовательная часть прогулкой по городскому парку в Москве, где мы рассматривали, щупали и находили следы присутствия тех обитателей города, которые обычно скрыты от наших глаз. После этого художницы приступили к созданию работ.

Биоразнообразие и художественные практики

Анна Комарова, художница: «Невидимые природные циклы в городе» — само название обращает внимание не на лежащие на поверхности проблемы взаимоотношений человека и природы, но на те аспекты, что на первый взгляд незаметны, скрыты в глубине. 

Когда я думаю об экологии, первое, что приходит в голову — глобальное потепление и сортировка отходов. Кажется, что достаточно бросить мусор в контейнер правильного цвета, и все проблемы будут решены, а мир станет чистым и прекрасным. В синий контейнер на переработку, в чёрный — на свалку. 

Кроме мусора и повышения температуры воздуха, разве есть другие проблемы? 

Их очень плохо видно, словно сквозь толщу мутной воды, но разглядеть их можно. Все они взаимосвязаны, и все они — маленькие частицы, скрытые внутри почвы, воды и воздуха, витающие в нем, и влияющие на те самые проблемы, что видны на поверхности. 

Природные циклы –- глобальное явление, оно включает в себя и круговорот воды, и смену времен года, жизненный цикл одуванчика или саранчи. И когда нарушается цикл даже самой маленькой букашки, это влияет и на другие виды, а затем и на всю планету Земля. Подчинение человеком этих циклов, их частей, сама попытка контроля заставляет их меняться и перестраиваться, а иногда исчезать.

Как будто «эффект бабочки» действует не только во времени, но и в пространстве. 

Хочется обратить внимание на само это влияние, происходящее не только при вырубке целого леса: птицефабрики, контролирующие жизнь куриц, дамбы, меняющие ход рек, медовые пасеки и чайные плантации, огороды, притягивающие одних насекомых и лишающие пищи других, — это те маленькие частички, из которых складывается целый ком. 

И диких пчёл стало меньше, а вслед за ними и луговых полей? 

Сегодня 29 января. Я сейчас ем яблоко красного цвета, а где оно выросло?

Софья Сапожникова, художница: Я исследую регулярности и ритмы, которые организуют жизнь человека — в социальной среде и в природе, — а также их влияние друг на друга: природные циклы, сезонные и социальные изменения, сопровождающие их ритуалы. Когда я обратилась к теме природных систем, я рассчитывала расширить контекст изучения этих процессов. Фокусируясь на зеленом массиве, рельефе местности, почвах и водах, формирующих городское биоразнообразие, я замечаю все больше участников повторяющихся от сезона к сезону событий. Я изучаю феномен жизни, который их объединяет, и ее конечность, тоже единую для всех. 

Погружение в тему биоразнообразия дало мне повод перейти от графики к работе со средой. Вместо того, чтобы иллюстрировать природные циклы, в инсталляции для выставки «Границы невидимого» я даю зрителям возможность почувствовать их физически. 

Для меня было важно организовать пространство для перцептивного взаимодействия с выставочным пространством, место, где можно было переключиться с вербальной и визуальной информации. Так появилась инсталляция «Колыбельная», где зрители сидели, лежали, беседовали, перекусывали, и укрывались заполненным землей одеялом весом около 180 килограмм.

Елена Соколова, художница: Моя работа «Утрата» рассказывает о хрупкости биоразнообразия. Листья кустов крушины проели насекомые более чем наполовину, превратив листья в подобие зеленого кружева. В этом есть своя эстетика. Но и большая печаль одновременно, так как эти лесные кружева рассказывают историю леса, который из-за утраты биоразнообразия оказался неустойчивым и уязвимым для вредителей. 

Я наблюдала его на протяжении 10 лет. Когда я познакомилась с этим лесом, ему было не больше двадцати лет, это были посадки искусственного лесовосстановления из монокультуры сосны. Деревья были посажены очень часто, из-за чего сильно вытянулись в конкуренции за свет, и потом, спустя примерно лет шесть с моих наблюдений, начали массово ломаться и падать при зимних нагрузках снега и ветрах. Но только через три года после этого, когда я заметила, как совсем молодой подрост крушины в этом лесу целиком и на большой площади поеден насекомыми, я обратила внимание, что и сосны погубил не ветер, а насекомые-короеды, из-за массовой активности которых сосны сначала высохли, а потом уже их сломал ветер. Поэтому эти зеленые кружева листьев являются отдаленным последствием монокультурного лесовосстановления, результатом непродуманной попытки человека управлять естественными природными процессами. 

В городе же это управление становится более решительным – кажется, что городские природные системы и не должны быть похожи на естественные. В результате сознательной замены локального биоразнообразия монокультурными посадками интродуцентов, видов из других регионов, городские леса и парки становятся еще более хрупкими и уязвимыми, служа эстетическим и инженерным задачам города, а человек еще больше отдаляется от природных экосистем.

Экологическая антиутопия и потеря контакта с природными системами

Анна Комарова, художница: Невидимые проблемы копятся, а невидимые циклы сбиваются.  

Сегодня я шла по улице, было очень тепло. Разница между температурой вчера и сегодня составила двадцать градусов. И так каждый день — откуда такие скачки? 

Может быть, дело в соли, которую насыпают каждый день? Снег тает и стекает в переполненные водостоки чёрными реками, а оттуда – куда-то дальше. Наверное, эти чёрные воды попадают в «непригодные для человека» водоемы. А может быть, в почву. Такая чёрная вода течёт в батареях — но, кажется, она берётся не с улиц. Почему же она черная?

Когда-то я была в городе Карабаш, это такой населенный пункт в Челябинской области. Он известен своими чёрными горами — они полностью состоят из отходов производства. Он известен своей выжженной землёй — словно кусочек Марса отвалился и упал именно сюда. 

Бензиновые лужи и едкий кислый запах — я проезжала сквозь этот город совсем недолго, но они остались в моей памяти. 

Однажды художник Олафур Элиассон, чтобы обратить внимание на экологические проблемы, окрасил реку в ярко-зелёный цвет, добавив в нее краситель. Он утверждает, что это абсолютно безвредно. Однако спустя некоторое время европейские активисты проделали тот же трюк — и вслед за зелеными волнами на поверхность реки всплыли перевернутые мёртвые рыбы. 

Существует множество художников, работающих с темой экологии, но я постоянно думаю, а удалось ли хоть одной такой работе не просто обратить внимание на проблему, но предложить решение? Впечатлить настолько, чтобы заставить действовать, начать решать проблему.  

Кажется, что апсайкл — самый разумный способ производства искусства на эту тему. 

Чёрная вода из стоков и чёрная вода из батарей — никто не бросал в неё красителей, а она пугает, завораживает и привлекает внимание. 

Может быть, если сделать такую работу, в этот раз что-то изменится? 

Софья Сапожникова, художница: В изучении биопроцессов меня, кроме прочего, интересует нормализация восприятия смерти, возвращение ее на свое законное место (храню память о подсмотренном на Балканах обычае – еженедельно вывешивать для всеобщего обозрения новости о скончавшихся горожанах на специальных досках объявлений). 

В развивающемся мегаполисе я наблюдаю, как идея смертности изгоняется на периферию смыслов. На смену состарившемуся немедленно строится новое. Сбор и утилизация палой листвы – для меня еще одна практика исключения смерти из природного цикла. Во время предшествовавшей выставке лаборатории биолог Лена Шелягина рассказывала, как в дикой природе сгнившее дерево встраивается в лесную систему в новом качестве, и разрушается медленно, давая приют множеству насекомых. 

Мне ценны возникающие в инсталляции танаталогические смыслы. Я считаю, что опыт жизни рядом с энтропией не менее важен, чем волевое сопротивление ей.

Свой объект — тяжелое одеяло — я создавала в соавторстве с художницей и инженером Галиной Морозовой. Это прямоугольник около 300х300 см, сшитый из байковой и холщовой ткани. Внутри прямоугольник заполнен мешками с садовым грунтом. Референсом послужили существующие медицинские тренажеры, которые используются в терапевтических целях в работе с тревогой и повышенным телесным тонусом. 

Я встречалась с подобными приспособлениями во время работы в мастерской для подростков с расстройством аутического спектра. Взаимодействие с подопечными часто проходило на невербальном уровне. Терапевтическими оказались совместное приготовление еды, игра в мяч, керамика, краски, музыка, — важное наблюдение того, как тело и психика действуют в унисон. И сейчас хочу поблагодарить коллег Маргариту Полисскую, Татьяну Еськову и многих других за драгоценный совместный опыт. 

Важной частью происходящего внутри моей инсталляции был приглушенный свет и постоянно звучащий монотонный саундтрек, основанный на колыбельной, играющей то ли из жутковатой музыкальной шкатулки, то ли из мобиля над детской кроваткой. Для того, чтобы укрыть желающего земляным одеялом, мне была нужна помощь других зрителей. Одеяло, практически неподъемный объект, создает условия для совместных действий. Ритуальный характер процесса погружает участников в ощущение совместного телесного переживания. Укрывание землей — момент, в который мы принимаем заботу других, и объединяемся, чтобы позаботиться. 

Эко-этика

Катерина Верба, художница: «Этично ли на выставке использовать живые растения?» Этот вопрос я уже слышала не раз, хотя часто себе самой задавала вопрос: «а вообще этично ли хоть ЧТО-ТО использовать на выставке?» Ради бумаги гибнут растения, производство красок вредит окружающей среде, бессмысленное порой возведение гипсокартонных стен ради одной выставки — это больше меня тревожит. Во всех своих проектах я  руководствовалась тем, чтобы не создавать лишний мусор, а оставлять лишь культурный след. Поэтому мне всегда было интересно создавать произведения искусства полностью биоразлагаемые — пока у меня получается это на 80-90%. Использовать растения мне кажется естественным. Уверена, что ничто в природе не хочет погибать просто так, а смерть любого живого организма приносит пользу, потому что в этом и есть смысл природных циклов. И если растению суждено прожить свою жизнь во имя искусства — это тоже, думаю, важный смысл. Конечно, приходится думать, откуда появится растение на выставке и, если оно многолетнее, куда потом отравится. Кстати, во многих институциях таким образом из растений, оставшихся после выставок, создается офисный сад. 

Для проекта на Фабрике мне были нужны луговые растения. Часть я выкопала на стройке частного дома в Крыму, где экскаватором прорыли дорогу для подъезда машин, земля с корнями растений была похожа на срез торта. Еще часть растений, которых принято считать «сорняками», спасла с огорода в Краснодарском крае — им все равно грозила прополка в ближайшее время. Третья часть растений «переселилась» со стройки нового ЖК в районе Царицыно уже в Москве. Когда я выкапывала ромашки в котловане перед строительным площадкой, рабочие вышли подсказать мне, где на их территории можно найти аналогичные растения – это было очень трогательно. Самым удивительным оказалось то, что растения, попавшие на выставку, пережили своих собратьев — не прошло и месяца, как котлован засыпали, а растения с этого места все еще цвели в инсталляции. 

Лена Шелягина, биолог: Работа с живыми растениями для инсталляции как будто расширяет границы выставочного объекта во времени и в пространстве. Сначала части инсталляции живут и прорастают по отдельности в разных городах, позже соединяясь под крышей Фабрики, продолжая свое развитие уже в рамках выставки. Но особо остро вопрос о судьбе растений встал после закрытия выставки — невозможно просто собрать цветущую полянку в мешок и вынести в мусорный контейнер. Живые растения перехватывают инициативу и власть, теперь заявляя художнику свои потребности. В результате мы находим решение для каждого элемента выставки, который продолжает жить уже вне пространства Фабрики — как грунт в цветочном горшке, растение на балконной клумбе или естественное укрытие (мульча) для почвы. Инсталляция снова распадается на элементы, которые находят новое место в общей системе, продолжая поддерживать свое развитие или развитие других организмов. Так же, как это происходит в природе.

Елена Соколова, художница: Какова связь и каково расстояние между концептуальной, эстетической, декларативной частью арт-проекта и его производственной частью, реализацией?  Для меня это тесно связанные вещи. Это не вопрос равенства содержания форме. Я задаюсь другими вопросами: должно ли производство арт-проекта, говорящего на тему эко-повестки, быть безвредным для окружающей среды? Достижима ли эта безвредность? Иными словами, допустимы ли неэкологичные действия для создания проекта, призывающего задуматься о вопросах изменения климата, сокращения биоразнообразия и потребительского отношения к природе? Какой ущерб можно наносить природе во имя ее спасения? Будет ли арт-проект, существующий в поле эко-повестки, нести в себе самоотрицание, если рассматривать его с точки зрения производства?  Насколько важно не только, «о чем сделано», но и то, «как сделано»? И что произойдет с проектом после его экспонирования? Разрушение природы ради арт-проекта о разрушении природы – это стратегия, схожая с  «bombing for peace». Не эксплуатирует ли автор, работающий с эко-повесткой, т и тему, и природу – уже вдвойне?

Мне интересно анализировать эти вопросы через понятие биовласти. Человек как вид реализует ее по отношению к природе в целом, к биосу. Художник, автор в своем личном творчестве наделяет властью себя сам. А по отношению к природе, к которой он обращается и которую использует для своих арт-проектов, — биовластью. Под проявлениями биовласти художником (автором) я понимаю принятие им решения о той или иной форме реализации художественной работы, при которой малый или большой фрагмент живой природы будет разрушен или подвергнут вмешательству с неоднозначными для природы последствиями. Это влияние может касаться как одного отдельного живого организма, так и комплекса организмов (фрагмента конкретной экосистемы) или среды обитания организмов (фрагмента биотопа). Я вижу, что здесь не должно быть разделения на единичных представителей биосферы или мест их обитания, так как речь все равно идет о лишении жизни или причинении вреда, это всегда вопрос выбора. Автор принимает решение о том, оставить ли жизнь, нанести ли определенный вред, вмешаться ли в жизнь живого организма: сорвать цветок, выловить дикую рыбу, спилить деревья или переместить сотни тонн грунта. Вопрос масштаба, не факта. 

Как художник может осознать проявление своей биовласти по отношению к природе? Как найти баланс при выдаче себе права на проявления биовласти?

Какова будет стоимость производства работы не в деньгах, а для природы? В какой форме придет чек от нее?

Влияет ли производственная история работы на ее смысл и на восприятие работы зрителем? 

Заключение

Лена Шелягина, биолог: Для меня было поразительно и невероятно ценно, что работы художниц затронули очень разные стороны городского биоразнообразия. На одной небольшой выставке нам удалось собрать удивительную «историю болезни» города — преобразованные почвы и луга, невольно исключенные из городской жизни лишайники и насекомые, пугающее развитие технократического отношения к источнику живого. Но также нам удалось посмотреть не только на разные уровни пространства, но и времени — здесь и возвращение к прошлому, и внимательная фиксация настоящего, и размышления о возможном будущем.

Кристина Пестова, куратор: Оглядываясь назад, анализируя опыт нашей «невидимой» лаборатории, я думаю, что тягучий, вдумчивый формат, выбранный для работы, подошел нам как нельзя лучше. Да, художницы создали работы, показали их на выставке, и у проекта как будто был финал, подытоживание интеллектуального и художественного труда. Но в то же время и монтаж выставки, и процесс осознания созданного дали толчок к переосмыслению признанных форматов репрезентации и, пожалуй, посеяли в нас неуверенность. Что мы сделали, когда принесли в индустриальные своды Фабрики хрупкие и переменчивые природные агенты? Как мы прожили этот опыт включенности в существующего Другого, что мы поняли о нем и как мы рассказали о нем посетителям? Пожалуй, задам еще один вопрос от себя, как представителя институции: могли бы мы избежать производственной логики и, если да, то как далеко может зайти фантазия культурного центра, планирующего такую лабораторию? В чем остается роль институций, когда ландшафт вокруг больше не располагает к активистким жестам, экспериментам и притязаниям на действие в широком поле общественного и городского? Вокализируя эти «Границы невидимого», мы предприняли попытку зафиксировать окружающее нас настоящее, отношение к живому и дали себе эту возможность – быть неуверенными.